Наконец обед завершился, и Омилов начал прикидывать, как бы ему поговорить с сыном наедине.
– Что теперь, Себастьян? – спросил Монтроз, относя посуду в моечную машину. – Игра или, возможно, дуэль со смертельным исходом? – Он махнул рукой в сторону шахматной доски и улыбнулся.
– Ни то, ни другое, благодарю. Я тут порылся вчера в вашем каталоге и нашел оперу, которой не слышал много лет: «Трагическую историю Макклома Сингха».
Монтроз невесело улыбнулся.
– Я не удивляюсь тому, что она вышла из моды: покойному Эренарху ее мораль вряд ли приходилась по вкусу.
Омилов испытал легкую досаду.
«Даже рифтеры ощущали угрозу, но Геласаар отказывался видеть ее».
– Отлично, Себастьян, пусть будет «Трагическая История». Хороший урок нынешним временам. Осри, ты не против?
– Спасибо, – ответил тот механически-вежливо, – но я, пожалуй, лучше пойду.
– Мой сын так и не научился любить оперу, – сказал Омилов. – Возможно, нам лучше отложить ее до другого раза...
– Нет, папа. Я правда хотел бы отдохнуть, – сказал Осри и вышел.
Омилов подавил вздох. Монтроз поколдовал с пультом, свет померк, дальняя стена лазарета дрогнула и исчезла, сменившись панорамой звездного неба. Картина двинулась вниз, и вместе с мощными, полными скорби звуками увертюры Тамильского в поле зрения показалась пылающая планета.
«Велликор, – подумал Омилов. – Спустя шесть столетий все еще мертвая планета. Сколько таких добавилось за последние недели?»
А потом он забылся, захваченный историей Прерогата Сингха, который в нарушение клятвы передал Лишенному Лица анафему Верховного Фаниста Габриэля – анафему за зверства на Велликоре. Драматическое отречение Сингха от присяги и его самоубийство привели к изоляции Панарха от его сторонников, низвержению и смерти.
Начался первый акт. Загремели трубы, исполняя музыкальную тему Сингха.
Ивард вдруг шмыгнул носом, и Монтроз взмахом руки остановил изображение.
– Что с тобой, Ивард?
«Он действительно встревожен», – подумал Омилов.
– Нет, ничего. Извини. Я, наверное, задремал, а потом услышал эту музыку и решил... – Ивард вытаращил глаза на голограмму. – Это же Прерогат Сингх!
Теперь настал черед удивляться Омилову.
– Ты знаешь «Трагическую историю» Тамильского?
Если не считать бесконечных вальсов, которые Монтроз играл для паренька, когда тот просыпался от кошмарных снов, Ивард до сих пор, казалось, не проявлял никакого интереса к музыкальной коллекции Монтроза.
– Тамильского? Нет, такого не знаю, но Сингх был одним из самых знаменитых Невидимых, и мне нравятся... – Он осекся и ссутулился.
Монтроз рассмеялся – судя по всему, он понимал, что происходит.
– Говори, Рыжик.
Ивард недоверчиво покосился на Омилова, словно ожидая насмешек.
– Нет, мне правда нравятся «Невидимые». Я собрал почти сто серий. – Он ухмыльнулся. – С теми трофеями, что у меня из дворца, мне, может, даже удастся раздобыть первую серию. Ее снимали в двести сорок восьмом, почти семьсот лет назад.
«Значит, Осри не ошибался, они в самом деле ограбили дворец, – подумал Омилов. – Что ж, учитывая обстоятельства, их некому в этом упрекнуть».
– Боюсь, я не знаком с этими «Невидимыми», – произнес он вслух. – Что это такое?
– Это такой сериал, – не без удивления ответил Ивард. Он махнул рукой в сторону экрана. – Эта музыка вроде той, на чипах.
Омилов даже не пытался скрыть удивления.
– Сериал, идущий больше семисот лет? Должно быть, неплохой, если так. И уж во всяком случае, лучшей музыки они выбрать не могли бы.
– Нет, правда, здоровский! – воскликнул Ивард. – Другие надо мной смеются – ну, иногда, но Грейвинг говорит... – Он осекся с застывшим взглядом.
– Я бы с удовольствием посмотрел что-нибудь из твоих сериалов, Ивард, – сказал Омилов, чтобы отвлечь паренька. – Я никогда особенно не интересовался ими, но это недостаток скорее мой, нежели этой формы искусства.
Ивард зажмурился и потер глаза, словно пытаясь стряхнуть воспоминание. Потом недоверчиво поднял взгляд.
– Правда?
Гностор вдруг понял, что мальчик, возможно, видит его в пугающей ауре, порожденной расхожими представлениями об Академии Архетипа и Ритуала.
– Правда. У тебя есть серия про Сингха?
– Ой, да, одна из самых классных.
– Тогда, возможно, тебе будет интересно посмотреть часть этой оперы. А я потом посмотрю твой чип, так что мы сможем сравнить то, как эти две формы искусства обращаются с историей.
– Ух ты, здорово. Ничего, если я спрошу у вас?
– Конечно, спрашивай.
Монтроз, улыбнувшись такому повороту беседы, протянул руку, чтобы включить воспроизведение, но застыл, когда Ивард заговорил снова.
– Ну, я правда хотел спросить... только не про оперу. – Он подался вперед, смешно растопырив локти. – Брендон говорил, вы шевалье, значит, вы тусовались в Мандале, да?
Омилов улыбнулся.
«Тусоваться». Очень точное определение для многих при дворе».
– Да, некоторое время.
– А Прерогата вы видали?
Омилов удержался от смеха. Каждый день, в зеркале. Потом он ощутил легкую грусть. Разве сейчас это имеет значение? Он вдруг понял, что возможность при необходимости авторитетно говорить с абсолютным правителем Тысячи Солнц служила ему опорой в жизни. Теперь он лишился и этого.
– Ну, Ивард, ответить на этот вопрос не так легко. Ты ведь не знаешь, что тот или иной человек служит Прерогатом, пока он не уйдет с этого поста. Конечно, я был знаком с несколькими бывшими Прерогатами после того, как они оставили свою должность, в силу тех или иных причин раскрывшись, но никого, пока их деятельность оставалась скрыта. Так что, отвечая на то, что, мне кажется, действительно хотелось тебе узнать, скажу: между Тайным Прерогатом и любым другим человеком нет никакой внешней разницы.