Вернее, до тех пор, пока не возвращался домой, где его не допрашивала мать.
– Вот дура! – злобно фыркала она. – Неужели она не могла догадаться пригласить тебя к ним? Или ты сам ляпнул глупость, что она не сделала этого?
Осри понимал, что его мать видит людей в одном цвете, в одном измерении. Они были плохие или хорошие, умные или глупые – исключительно в зависимости от того, насколько устраивали ее. Теперь, стоя перед ожидающим его ответа отцом, он понял, что унаследовал от матери эту ее привычку, и что все, что делал Себастьян, пытаясь освободить его из этих шор, так и не имело успеха.
«Я слишком похож на мать, – с бледным подобием усмешки над собой подумал Осри. – Скор на гнев и на приговор».
– Почему ты женился на маме? – спросил он, повинуясь внезапному импульсу.
Этот вопрос поразил Себастьяна как кинжал – в самое сердце. Внешне это почти не проявилось – если бы Осри не смотрел на отца в упор, он мог бы и не заметить этого, – но зрачки у того сузились, и дыхание участилось.
А потом Себастьян отвел взгляд, и лицо его спряталось под дулусской маской.
– Тогда это казалось правильным шагом, – ответил он.
– На чей взгляд?
Взгляд отца уперся в стену.
– Семье нужна была деловая связь с Геттериусами, а твоей матери – связи при дворе. А уж насколько достойны эти цели – судить тебе самому.
При том, что Осри слышал от матери упреки в адрес отца так часто, что перестал обращать на них внимание, он ни разу еще не слышал ни одного дурного слова о леди Ризьене от отца.
– Вернемся к бегству Брендона с Артелиона, – продолжал Себастьян. – Мне кажется, он делал это с умыслом, от которого еще окончательно не отказался. – Он посмотрел на настенный хронометр, потом протянул руку и дотронулся до рукава Осри. – Они уже готовы, – вздохнул он, – и я надеялся обсудить там и другие важные вещи.
Осри опустил взгляд на усохшую руку. Отец сильно постарел за прошедшие недели.
– Мой рапорт. Ты хочешь, чтобы я забыл случившееся? Или солгал?
Снова маска дулу.
– Поступай, как считаешь нужным, – ответил Себастьян спокойным, дружеским голосом, ровным, как журчание воды по камням. – Только не забывай, что Нукиэль и Эфрик тоже думают завтрашним днем. Все, что они говорили или делали с момента захвата корабля Вийи, будет анализироваться начальством на Аресе. Они приложили все усилия, чтобы наши апартаменты были удобнее и чтобы нам казалось, что мы их гости, а наши встречи – приятные беседы. Но...
– Эти беседы на деле – допросы, – констатировал Осри. – И все наши слова записываются. Я знаком с флотскими обычаями.
Его отец вздохнул и провел рукой по лбу. Осри ощутил приступ вины, заметив, как дрожат его пальцы. Но тут дверь с шипением отворилась, и Себастьян выпрямился, опустив руки на подлокотники кресла. Он снова полностью владел собой.
Вошли капитан и старший помощник, оба в сияющих белизной мундирах. Когда с обменом приветствиями было покончено, стюарды в белом расстелили на столе скатерть.
Пока они переходили к столу, разговаривая о пустяках, Осри лихорадочно думал. Он знал, что проявления слабости не свойственны отцу; он всегда оставался дипломатом, но никогда не опускался до игры в поддавки. Уж не допустил ли он ту слабость намеренно?
Или невольно? Он вспомнил реакцию отца на его вопрос насчет их с матерью брака. Эффект был просто жуткий, но почему?
Осри занял место за столом, машинально отвечая на адресованные ему вопросы, но продолжая следить за Себастьяном. Разговор пока шел на безопасные темы: удобны ли новые апартаменты, все ли устраивает Эренарха (Нукиэль настаивал на том, чтобы наследник Трона Феникса занял его каюту; Брендон же добился, чтобы его оставили на гражданской территории. Решающий голос в решении этого вопроса остался за поддержавшим Эренарха Омиловым. Замысловатый ритуальный танец, как назвал это потом Омилов. Исход его был ясен с самого начала, но и обойтись без него было решительно невозможно).
Пока трое остальных сочетали трапезу с беседой, Осри все возвращался мыслями к недавнему разговору с отцом. Говорили они о Брендоне, но то и дело поминали и других. Маркхема лит-Л'Ранджа... Геласаара... Леди Ризьену... нет, о ней он только думал.
Кириархея.
Осри словно стукнули по лбу.
«Илара! А потом еще мой дурацкий вопрос: зачем ты женился на маме?»
Он ощутил, как краска бросается ему в лицо, и пожалел, что сидит не у себя в кубрике, подальше от чужих глаз. Пальцы его ощупывали тетрадрахму в кармане, но и это мало успокаивало его.
«Не заводи себе любовниц, – посоветовала ему как-то мать в редкий момент откровенности. – Они свяжут тебя по рукам и по ногам, да еще высосут все соки». В справедливости этого он мог убедиться не раз после ее впечатляющих ссор. Мать вообще отличалась умением делать неудачный выбор; Осри на дух не переносил всех ее любовников – единственное, в чем с ним были солидарны его младшие сестры.
В сравнении с этим отцовский дом всегда выгодно контрастировал с этим: тихая, почти монастырская атмосфера, музыка, искусство, знания. Еще ребенком Осри привык к тому, что отец холодно относится к леди Ризьене. Подростком он заподозрил, что женщины отца вообще не интересуют; правда, мужского общества он тоже не искал. Позже он решил, что Себастьян избрал безбрачие для того, чтобы целиком посвятить себя работе.
И все это время на рабочем столе Себастьяна стоял портрет Илары. Осри никогда не задавался вопросом, почему.
И еще фраза из давнего разговора: