Империя тысячи солнц. Том 1 - Страница 338

338

Решив, что на сегодня узнал довольно, и уверившись, что гностор в политику впутываться не станет, адмирал перевел разговор на проект. Омилов предложил присвоить ему кодовое название «Юпитер» – по имени древнего бога, свергнувшего Хроноса. Он также набросал общие очертания проекта и, наконец, попросил, чтобы связным между исследователями и Флотом был назначен его сын Осри. И попросил разрешения уйти, пообещав явиться на службу в течение сорока восьми часов.

Найберг вернулся к экрану, чувствуя себя лучше, чем когда-либо за последние дни. Вот еще один человек, которому можно доверять, пока доверие не расходится с долгом. Кроме того, удалось добыть еще частицу информации об этом непонятном новом Эренархе. Полчаса он провел с большой пользой.

Но его довольство длилось недолго. Зазвонил коммуникатор, и голос адъютанта произнес:

– Сэр, в двух секторах возникли проблемы. Во-первых...

Найберг вернулся к работе.

5

Ивард сел в постели и потянулся. Энергия бурлила в его жилах и пульсировала в мозгу. Он чувствовал себя сильным и счастливым – впервые за очень долгий срок чувствовал себя хорошо.

Он оглядел комнату, которую дали ему келли, пока он не поправится. Тут, конечно, здорово, но он вернется к Вийе, как только келли позволят. Он хочет жить вместе со своими.

Он соскочил на пол и распахнул окно в сад. Тяжелая дверь открылась с трудом – он очень ослабел за свое долгое путешествие. Келлийская лента осталась у него на запястье, но теперь она казалась частью его тела. Все равно что носишь браслет, как эти чистюли.

Только такого браслета ни у кого из них нет.

Он поднял голову – высоко, в невидимом потоке воздуха летали птицы. Все как настоящее, если не замечать, что горизонт загибается со всех сторон и сливается с небом. Слева кто-то хохотнул – чей-то ручной ваттл лез по стволу дерева, раздув от возбуждения свои мохнатые висюльки. Зверек устроился на ветке и заверещал на птиц.

Воздух благоухал цветами и травами, Ивард стал дышать глубоко и медленно, вбирая в себя запахи, пока неизбежная аллергия не забила нос и не заволокла слезами глаза.

Он нетерпеливо вытер слезы, взглянул на свою белую веснушчатую руку и в который раз проклял бледную кожу, слабые глаза и чувствительность ко всем воздушным частицам – то, что они с сестрой получили в наследство.

Вспомнив о Грейвинг, он нащупал мешочек, висевший на цепочке вокруг его шеи. Вийя подарила ему эту ладанку, когда приходила в последний раз, – теперь там лежала старинная монета, которую Грейвинг подобрала во дворе Аркада перед самой своей гибелью, и медаль, которой друг Аркада Маркхем наградил Иварда после стычки с другими рифтерами. Двое людей, которых Ивард любил больше всех на свете, погибли, и это было все, что осталось от них. Ивард поклялся никогда не снимать ладанку.

Он потрогал монету, думая о Грейвинг, – она тоже ненавидела свою противную, атавистическую кожу и слабые глаза.

«И почему мы не можем сами выбирать себе гены?» – подумал он, убирая монету обратно.

В нем шевельнулось знакомое ощущение. Он закрыл глаза: голубой огонь заплясал в бархатистой тьме, и беззвучное эхо пробежало по нервам. Но это уже не подавляло и не путало его мыслей, как было до Дезриена.

Ивард открыл глаза – он не хотел думать о том, что видел в Нью-Гластонбери. Это было реально, но он никогда и никому не сможет об этом рассказать.

Цветы и деревья успокоили его, и он снова закрыл глаза. Ему вспомнилось, что сказали келли, сняв с него геном их Архона и оставив ленту, вросшую в его запястье: «Ее может снять только сам Архон, а он еще не возродился. Ты должен отправиться на...» Горло Иварда свело при воспоминании о непроизносимом свистящем звуке, обозначавшем родной мир келли.

Но это значит, что келлийский Архон остался с ним!

Голубой огонь, точно в знак согласия, разгорелся сильнее. Ивард попытался разобраться: он больше не чувствовал в себе присутствия чуждого разума, чего-то постороннего, как бывало раньше. Теперь это казалось скорее неизвестной ранее частью его самого – точно у него обнаружился лишний глаз или рука.

Ивард засмеялся, представив себя с тремя руками, а голубой огонь ответил на это новым приливом удовольствия, смешанного с юмором. После чего Ивард чихнул четыре раза подряд.

Голубой огонь нетерпеливо поплясал у него в голове и скрылся в неизвестном направлении. Ивард, разочарованный, открыл глаза. Голубой огонь был как эхо того, что сделали с ним келлийские доктора. Тогда он видел так ясно – почему же теперь не видит?

Ивард уселся, поджав ноги, посреди сада, несмотря на пыльцу трав, жалящую его голую кожу, и опять закрыл глаза.

Его дыхание замедлилось. Голубой огонь вернулся и опять пропал, но теперь уже медленнее. Ивард последовал за ним, погружаясь в глубину собственного организма: вот ровное «тум-тум» сердца, вот диафрагма выгибается, накачивая воздух в легкие, кислород проходит через мембраны альвеол и всасывается в красные кровяные клетки, медленное пламя обмена горит в триллионах митохондрических печек.

Ивард уходил все глубже и глубже, ведомый пляшущим впереди голубым огнем. Он плыл и парил, наблюдая удивительную работу клеток и молекул внутри них.

Он остановился, увидев впереди винтовую лестницу в небо, двойную спираль. Голубой огонь бегал вверх и вниз по ней, как шаровая молния, заставляя мозаичные картинки внутри спирали сверкать, как драгоценности. Внутри картинок были еще картинки, все сложенные из тех же четырех элементов. Это было как музыка, как скульптуры в соборе Нью-Гластонбери, это не походило ни на что, виденное им раньше, однако входило во все, что он знал.

338